Claire Silent Hall

Copyright © Дмитрий Сатин


Мы рождаемся... Как и все, мы рождаемся по воле или против воли двух не более счастливых и не более несчастных, чем остальные жители этой земли.

Проведя изрядное время в растительно-животном состоянии, мы вдруг становимся носителями тяжелого бремени, которое освобождает нас от не слишком трудных проблем, и награждает нас не меньшим числом более сложных.

Люди называют это бремя разумом. И пока мы причисляем себя к человечеству, мы должны с гордостью нести его, не помня при этом, кем и чем мы были раньше.

Мы вступаем в пору зрелости и обнаруживаем в глубинах своего естества нечто невыразимое. Оно мучит нас своей бессловесной бесплотностью. И мы встаем на тяжкий путь поэзии, дабы выразить груз невыразимого. Мы пачкаем бумагу и ломаем перья. Возносим мир к небесам и бросаем его в огонь преисподней.

Сказаного и написаного много, но нужное так и осталось невыраженным. И мы призываем в свои помощники музыку. Из странных предметов мы извлекаем странные звуки. Но все не то - невыразимое продолжает камнем висеть у нас на шее. И мы начинаем изучать законы пространства и цвета. Мы ваяем и рисуем, но ничего кроме болезненно искаженной реальности не выходит из под рук наших. Не помогают нам ни танцы, ни ритуальное пение.

И дойдя до грани в выборе средств, мы впадаем в ревущее отчаяние. Мы проклинаем все и вся. И в первую очередь тех, по чьей прихоти очутились в этом злом мире, полном гнетущего невыразимого. Ма начинаем путь к саморазрушению, о котором пророчит карта Башня Таро.

Мы бросаемся в ванную комнату. Переворачивая предметы, шарим по полкам в поисках старой, но по-прежнему острой бритвы, которая должна освободить нас от излишка крови, которая вскипает при одной мысли о невыразимом.

И вот уже ржавое лезвие занесено над оцепеневшей плотью, смиренно ожидающей исхода. Последние раздумья над тем, под каким углом и с какой силой должно ударить, чтобы наверняка разрубить узел вен на запястье.

И вот тут-то мы и бросаем затравленный взгляд на старое истертое зеркало, которое по-прежнему, хотя и с частыми опозданиями и задержками, выполняет свою работу. Среди трещин и пятен отвалившейся амальгамы мы к величайшему удивлению видим о то самое невыразимое нечто, которое так мучило нас, не давая ни сна ни покоя.

И мы оставляем бритву неиспользованной нашим детям. Мы целуем старое зеркало и становимся взрослыми. Мы выходим на свет, туда, где светит Солнце. Перед нами открыта Жизнь со всеми ее радостями и горестями. И мы готовы вступить в нее с открытым Лицом.

И лишь сзади слышно, как ухмыляется седой подслеповатый старец. Он то точно знает, что никаких зеркал, кроме нас самих, в этом доме нет.

Январь 1996 года.