Claire Silent Hall

Copyright © Игорь Несчётный, 1999

ГЛАВА I

После того как Владимир Ульянов родился в Симбирске, сказав вскоре свое первое слово «батенька» вместо общепринятого «мама», он решил расти как можно быстрее, чтобы вызволить из беды стенающий под пятой самодержавия народ. Как Володя задумал, так и вышло: он быстро дорос до 20 лет и неожиданно, по-детски страстно влюбился в некую 22-х летнюю польку Марысю Цесаревич, и признался ей в любви тут же на взбудораженной после дикой скачки кровати.

Марыся оказалась черствой, как точильный камень, однако грудь ее источала такой очаровательный славянский аромат, что Володя Ульянов с криком «Скажи мне «да»! пролил изрядную слезу к стопам любимой. Марыся высвободила свои пышные телеса из рук будущего вождя и пошла домой: самое время было идти в костел на исповедь. Володя Ульянов тоже покинул уютные меблированные комнаты и направился в город немного погулять перед занятиями. На углу Чемоданного и Вальпургиева переулков он повстречал молодую еврейку Бэлу Сапожник – дочь видного городского аптекаря. Первый же взгляд, брошенный на Володю, спер ей дыханье и разжижил содержимое кишечника. Следует заметить, что взгляд этот по мощности ни на йоту не уступал тепловому лучу гиперболоида инженера Гарина.

Володя, нужно заметить, наплевательски отнесся к происшедшему. Его в гораздо большей степени взволновал нищенский вид беззубого калмыка, влачившегося навстречу, и который, по соседским слухам, состоял с Володей Ульяновым в этническом родстве. Нищий калмык прошествовал мимо, гремя цепями голода и лишений. И в этот миг Володя Ульянов понял, для какой конкретной цели он был рожден. Никогда, никогда в России не будет вот таких вот несчастных без гроша в кармане, подумалось ему.

Таким образом, загоревшись этой идеей и просчитывая в уме варианты будущих революционных кампаний, Володя Ульянов пронесся мимо несчастной Бэлы по направлению к дому. Если бы горе юной еврейки можно было представить в виде цифр, то получился бы самый настоящий гугол (10 в 99 степени, если не ошибаюсь). Ей ничего не оставалось как броситься в аптеку к своему отцу Пинкусу Сапожнику. Дед Бэлы действительно некогда был сапожником, однако сынок его напрягся и стал модным аптекарем. Из всех болезней Пинкус больше всего на свете предпочитал лечить французский насморк (клиенты, а среди них было немало постоянных, никогда не скупились).

Услышав про любовь, лишенную обратной связи, Пинкус, обратившись к древним знаниям каббалы, взялся сварить любовное зелье, способное затуманить любые безнадежно замороченные революционными идеями чела.

ГЛАВА II

По прошествии двух или трех недель – история наверняка солжет, указав точную дату, - Володя Ульянов, намереваясь расклеить две-три дюжины от руки написанных листовок и обуреваемый идеями народничества, появился на балу, устроенном городским брандмейстероь в честь 15-летия его младшей дочери. Не будем склочничать и распространять сомнительные слухи по этому поводу, и промолчим о факте безуспешного ухаживания нашего юного героя за очаровательной Зоей Липавской, отец коей отличался столь же крепкой выправкой, сколь и своим дивным кошельком, способным влить в кого угодно изрядную дозу оптимизма и отсрочить проведение мировой революции на неопределенное время.

На балу каким-то непостижимым образом объявилась и Бэла. Она блистала в окружении двух-трех молодых господ и одного слегка тронутого сединой поручика в отставке. Увидев бодрого Володю, Бэла стряхнула с себя волосатые лапы поручика и направилась к предмету своей (а в последствии и народной) любви. Она подошла к нему на непозволительно близкое расстояние и протянула благоухающее духами письмо. Володя поблагодарил и принял письмо, собираясь прочесть его на досуге. Но увы! Судьба устроила так, что письмо затерялось в Володиных бумагах и было на некоторое время забыто. Бэла обиделась на отца, но тот только разводил руками и пожимал плечами: вещество, которым было опрыскано письмо, должно было подействовать безотказно.

Когда Володя начал подумывать о том, чтобы взять себе вымышленную фамилию Ленин, он, роясь в ящиках стола в стремлении найти адрес одной революционной (ма)дамы, наткнулся на письмо Бэлы и совершенно инстинктивно обнюхал его. Мощный аромат любви с течением времени несколько поутих и изменился, ибо еще месяц назад вступил в диффузное взаимодействие с большим куском сургуча. Смешение запахов пробудило в Ульянове дремлющие силы властолюбия, жестокости и любви к музыке Бетховена, которого он прежде не любил и считал мещанином и выскочкой. Куда более жаловал он марши Мендельсона, способные соткать тончайшую паутину любви в торжественных светлых дворцовых комнатах с позолотой.

Совершив революцию 1917 года, В. Ленин старался притворяться добрым, и, дабы отвлечься от кровожадных мыслей, которые постоянно его преследовали и кристаллизовали мозг, он учился, учился и учился. Ах, если бы он знал, что левая эсерка, стрелявшая в него годом позже, была та самая, все еще переполненная чувствами, отчаявшаяся Бэла Сапожник, ставшая Фаиной Каплан по велению революционного времени. И только в день своей смерти в Горках В.И. Ленин вспомнил знакомое лицо... Ему показалось, что вновь вернулась бесшабашная молодость.

ГЛАВА III

К своему удивлению И.В.Джугашвили очень любил шуршать бумагами покойного вождя и сидеть в его любимом кожаном кресле. На свою (и не только) беду обнаружил он пресловутое аптекарское письмо, понюхал его и, побуждаемый каббалистическими любовными чарами, кои непредсказуемо действовали на лиц кавказской национальности, безотлагательно сделался новым вождем и отцом народов. Вначале он сдерживался как мог и ограничивался уничтожением лишь небольших групп людей. После каждого убиения сотен тысяч невиновных Сталин обычно долго лежал в кровати, натянув на голову одеяло. Ему было неловко и страшно. Молотов знал об этом чудачестве Кобы, но хранил верное молчание, потому как и сам частенько леживал под одеялом, прячась от зловещих теней, которые частенько отплясывали на кремлевских стенах. Вскорости товарищ Коба вошел во вкус и решил он извести троцкиста Троцкого - известного также среди друзей и недругов под фамилией Бронштейн. По тайному приказу тов. Сталина последнему проломили голову ледорубом в далекой и жаркой Латинской Америке. Из источников, заслуживающих самого высокого доверия, стало известно, что Лаврентий Павлович Берия каким-то чудом прознал о письме и вознамерился разъяснить возникшие неясности. Ему удалось пробраться к письму и тщательно его обнюхать. Затем он снял с него копию и отдал ее на растерзание гениям шифровального дела. Они были расстреляны спустя неделю за халатное отношение к своим обязанностям в трудное для страны время.

В конце пятидесятых годов пакостное письмо попало к Никите Сергеевичу Хрущеву. Изначально человек этот был нежен, как фиалка. Он мог долго гулять по аллеям Кремлевского парка и вдыхать окружающие ароматы, сочиняя лирические стихи. Помимо этого он являлся тайным язычником-пантеистом. Поговаривают, будто в тайной комнате где-то в Кремле помещался идол Великого Владыки Кукурузного Семени, сделанного из отборных кукурузных початков и что и посейчас он там есть, заброшенный и никому не нужный. Не смог сдержаться Никита и смело обонял таинственное письмо. И, как полагается, стал он правдолюбцем и почитателем отдельных отраслей сельского хозяйства. Причем аромат письма настолько проник во все хрущевские фибры, что Никита взял его с собой в Соединенные Штаты и там долго нюхал перед своим выступлением в Ассамблее ООН. Под конец своей речи Хрущев неожиданно возжелал показать присутствующим матушку некоего Кузьмы и даже постучал по трибуне туфлей, как бы вызывая ее в зал заседаний. Однако ничего хорошего из этого не получилось, потому что этой достойной женщины в Штатах в те времена еще не было.

Причины странного поведения Генерального секретаря КПСС зиждились конечно же в письме Бэлы С., которое Хрущев так и не сумел прочесть (как, впрочем, и предыдущие герои нашей истории): почерк у Бэлы Сапожник был абсолютно неразборчив.

Злые языки поговаривают, что Шолохов писал свою "Поднятую целину", подогреваемый фимиамами того самого письма, которое они частенько нюхали вместе с Л.И. Брежневым, закрывшись в одной из кремлевских уборных. С этим мы готовы поспорить и поставить на лжецов на место, но факты, черт возьми, все же говорят в пользу того, что ряд произведений любимого и родного Ильича был состряпан именно под влиянием магических рун Бэлы!

Время, как известно, неумолимо. Оно легко пожирало плоть вождей, подобно тому как пламень превращает бумагу в золу. Письмо уже давно утеряло большую часть своих магических сил. Единственно на что вдохновило оно Леонида Ильича Брежнева – сочинение научной работы "К вопросу о человеческих предках". Согласно мощным постулатам, выведенным рукой истинного ученого мужа, в манускрипте значилось, что, по всей видимости, в недрах Земли проживает реликтовое племя землеедов – наших далеких предков. Вот и выходило, что шахтеры, спелеологи, горные инженеры и Данила-мастер, в частности, - суть люди особо близко ощутившие дыханье давно прошедших эпох и посему стремящиеся в бездонные низины. Однако ЦК Политбюро КПСС не рискнуло предать гласности этот труд, поскольку идеологически он был вреден. Выходило так, что шахтерские массы бессовестным образом шли на поводу у своей генетической памяти, а не внимали зову пролетарской идеологии.

В особенности волновались члены научной комиссии при ЦК КПСС. Они боязливо указывали Л.И. Брежневу на сомнительность некоторых научных фактов. Например, казалось им маловероятным, что извержение вулканов является продуктом побочной деятельности землеедов и что подземные толчки есть не что иное как выражение недовольства землеедами международной политикой отдельных капиталистических государств. На самом-то деле вулканические извержения были-де причиною деятельности революционных рабочих-землеедов, отливающих в подземных домнах орудья революции – броневики и мортиры. В протоколы заседаний, посвященных этому непростому вопросу, вкралась ошибка, и вместо землеедов в перекрестье всеобщего внимания оказались обыкновенные землеведы, коих согнали чуть ли не со всего Советского Союза и затем строго потребовали ответа. Землеведы трусили и ничего не понимали, но на всякий случай обещали искупить вину посредством взятия на себя повышенных социалистических обязательств. Вскорости ошибку выявили и землеведов отправили на экскурсии по странам СЭВ в качестве компенсации за физический и моральный ущерб.

ГЛАВА IV

Юрий Андропов тоже оказался не без греха. Он умудрился надышаться письмом в тот момент, когда проворно шарил в личных бумагах покойного…На завтрашний день ему уже хотелось куда-то бежать и делать что-нибудь политически значимое и полезное. В особенности он хотел разобраться с приспешниками мирового капитализма. Ему также было хорошо известно, что Политбюро забито этими негодяями до отказа. Немало их нашлось и среди представителей советского трудового народа. Их частенько выводили под руки из общественного транспорта, парикмахерских, кинотеатров и прочих богоугодных и не очень заведений. Но ввиду того, что письмо уже успело потерять большую часть своей магической силы, Юрий Владимирович не смог долго оставаться королем горы и в последствии был дерзко низложен товарищами по партии во главе с андроидом Черненко. Письмо, надо сказать, еще в самом начале андроповщины было отдано на растерзание кремлевским шифровальщикам, но единственными словами, которые они смогли разобрать, были "милостивый государь", "мои вздымаются г…" и "панимаиш".

Признаемся, что Константин Устинович являлся результатом долгосрочного эксперимента по созданию человоекоподобного боевого андроида, в задачи какового входило умерщвление монарших лиц, а также лиц, споспешествующих славе их, равно как и родственников до 12 колена включительно. Мало кто знает, что подобные эксперименты были начаты еще в 1910 году ведущими инженерами-большевиками по наущению товарища Ленина.

Свой первый шаг андроид, еще не имевший в ту пору собственного имени и отзывавшийся на кличку "Кучер" (у него были чудные кучерявые волосы, сделанные из красивой медной проволоки), совершил по хладному полу тайной лаборатории, расположенной, естественно, в Швейцарии, ровно в 15:40 по Гринвичу во вторник. И в первый же день у него заел плечевой сустав правой руки, когда пытался он приветствовать своего создателя – инженера Атиллова Михея Узьябовича. Плечевой сустав тщательно смазали, и только в восьмидесятых годах произошел рецидив.

Пресловутое письмо Константин Устинович Черненко, чудом сохранивший в народе свою прежнюю кличку, обнаружил в одном из ящиков письменного стола у себя в кабинете в момент поисков масленки. Поддавшись странному желанию, андроид понюхал письмо, и его закоротило на месте. С тех пор роботы и андроиды, прослышав об этом письме, бежали куда объективы глядят или имитировали короткое замыкание, дабы потом тайно улизнуть со свалок предприятий вторчермета.

Горбачеву не повезло: на момент его прихода к власти письмо практически перестало излучать магические лучи. Последним деянием письма - руками Михаила Сергеевича было уничтожение СССР и виноградников. Раиса Максимовна частенько видела письмо на письменном столе в кабинете супруга, и ее вскорости разобрал такой интерес, что она незаметно вынула из ящика письмо и попыталась прочесть. Ей это не удалось - лишь раздразнило изрядно. Тогда Раиса Максимовна передала письмо одному своему знакомому из Политбюро, попросив его помочь с расшифровкой. Единственное слово, которое смог разобрать ее знакомый было "панимаиш".

После следы письма утерялись, и только в прошлом году, как донесли нам источники, достойные высочайшего доверия, письмо объявилось у одного бомжа - бывшего прапорщика от инфантерии, чья жена долгое время служила горничной в коридорах власти. Горничная потом быстро спилась и, бросив мужа и двоих детей, стала жить под городским мостом. Философия ее жизни, как водится в таких случаях, изменилась радикально. Дети прапорщика решили пожениться и, ничтоже сумняшеся, выгнали отца на улицу. Тот не сразу понял, что именно желтый клочок бумаги стал причиной всех обрушившихся на него невзгод, а когда осознал, то принялся в ярости крутить его в руках, нюхать и даже откусить парочку неразборчивых предложений. Затем он его сжег. Когда останки письма обратились в золу, несчастный схватил кирпич и с грохотом разбил зеркальную витрину одного из универсальных магазинов города. Это было последним деянием письма Бэлы Сапожник, которую история знала под именем Фаины Каплан.