Claire Silent Hall

Copyright © Флэш Гордон

«««
Тривиальная тягость бытия - в том, что жизнь идет, а ничего хорошего не происходит; но радость бытия в том, что время идет - и продолжается постоянное пребывание в потоке, впитавшем в себя всю вселенную, наполняющем мгновения времени той значимостью, которая делает их самоценными. Поток ли ЭТО? Или скорее океан - однородный и всевмещающий, пронизывающий весь мир множественности форм и как бы постоянно колышущийся под ним и за ним.

Тогда само существование дарует мгновения - и тянущуюся продолжительность вечности - той значимости, для которой все в мире оказывается на своем месте;(*) и наши жизни - тоже на своем, непостижимом, месте, гармонически вписанном во Вселенную.

Эта значимость существования тяготеет к некой запредельной точке экстаза, а все действия, мысли, поступки и намерения воспринимаются просто как помехи этому чистому бытию, как волны, поднимаемые ветром на воде - в то время как хочется только прозрачности и тишины...

Хочется вечером, в час сумерек, возвращаться домой, садиться в старое кресло в темной комнате у окна, выбрать там, за окном, в просторах и пространствах ночи, какую-нибудь светящуюся точку, далекий дрожащий огонек, и неотрывно смотреть на него, пока не растает в безграничности разум, растает "Я", и на смену ему придет сама лишь безграничность, прозрачная, ясная и огромная у которой нет ни названия ни имени ни формы; блаженное состояние не-ума, не-я, не-бытия, в котором "Я" забывает себя и как бы исчезает. Оно, это состояние, не тягостно и не болезненно - о, оно самое легкое, ясное, самое простое в мире, как безначальное движение времени...

Вспоминаю слова Розанова: в таинственный миг вечера возьми стул, сядь у окна и лови кайф. И не пиши ничего, потому что написанное потом окажется либо никому не нужным, либо просто глупостью; а момент жизни будет упущен.

Да, будет упущен сам момент жизни, той жизни, того высшего, бесформенного, неописуемого не-бытия, которое проникает повсюду, побуждая нас к недеянию, и о которой можно сказать лишь то, что каждый человек в своей жизни должен понять только одну вещь; только эту вещь; но каждый должен понять это сам для себя.

И это - "единственная революция", "онтологическая революция", колеблющая сами основы существования - ведь самоценным и самодостаточным оказывается то "вселенское чувство", на фоне которого все человеческие дела и заботы оказываются ненужными и обесцененными, шелухой, скрывающей за собой экстатическую вселенную.

Но вернусь снова к "анестезическому откровению".

Какая ночь! Какая тишина!
Над спящею столицею луна
Торжественною радостью сияет,
Вдали звезда неясная мерцает
Зеленым, синим, розовым огнем,
И мы у темного окна вдвоем
В торжественном спокойствии молчанья,
Как будто нет ни мира ни войны,
Внимаем вечной песне мирозданья,
Блаженству без конца обручены...

(Юрий Мандельштам, 1940, Париж)

Цитирую еще одно место из той же книги ( стр. 356):

"... Кто-то необъятно-могущественный шел по небу и нога его была на молнии, как колесо на рельсах. Это была его дорога. Молнии же состояли из бесчисленного количества человеческих душ, теснящихся одна к другой, и я была также среди них. Это су- щество двигалось по прямой линии и каждая точка этой светя- щейся линии становилась сознательной на миг для того чтобы совершалось его движение. Я почувствовала себя под ногой Божьей; раздавливая меня, он как бы покупал ценою моей боли свое существование. Я также заметила что он старался всей силой своего могущества изменить направление, согнуть линию молнии на которую он опирался, в ту сторону, куда он хотел идти. Чувствуя себя бессильной к сопротивлению, я чувствовала что ОН сделает то, что хочет. Он согнул меня, и угол, который при этом образовался, был моим страданием, страданием таким ост- рым, какое я еще никогда не испытывала, на вершине которого - когда Бог проходил надо мною - я прозрела.

В ту минуту я поняла такие вещи, которые потом забыла и кото- рые нельзя припомнить, не перешагнув порога безумия. Угол был тупой, и у меня осталось впечатление, когда я проснулась, что если бы он был прямой или острый, я бы страдала и "видела" еще больше, и, без сомнения, умерла бы от этого".

"Для меня стало ясно, что за эти пол-часа я служила Богу более действительным образом и с большей чистотой, чем когда-бы то ни было, и как я даже не смела мечтать раньше. Через меня он свершил нечто - что именно и по отношению к кому, не знаю, употребив на это все страдание, на какое я была способна..."

... Сегодня снова ветер с юго-востока, он свистит на балконе и в щелях оконных рам, и его монотонный звук порою напоминает звук текущей где-то далеко воды, способный увести так далеко, в ту, подобную безбрежному океану глубокую бездну, в которой - Сумма Всего. В ночи с таким ветром хорошо слышен звук поездов, идущих через мост - искажаемый ветром и смешанный с его свистом, он превращается в некое аморфное океаническое звучание: всеобщий гул мира, звук жизни, потока времени и вечности. Может ли быть что-либо более достойное, чем вот так безмолвно сидеть в кресле, не делать ничего, слушать как шумит ветер и наблюдать, как все вещи происходят сами собой, как движутся по набережной и по мосту разноцветные точки машин, и далекий город на холмах за рекой, подобный светящемуся мерцающему звездному скопле- нию...

Что в них, в этих ночных огнях за окном, столь сильно в себя зовущее? Это - сама Жизнь: здесь, за окном. Она и охватываема в одно мгновенье - как у Вильяма Блэйка, - мыслью и мечтой вся сразу, и дает свободу выбора - выйти из дому, сесть в автобус и поехать куда угодно - куда глаза глядят, туда, в это скопище огней, где снуют маленькие бесчисленные человечки, сплетающие, как паучки, тонкую ажурную - и призрачную, какую призрачную ! - ткань своего человеческого существования... Да, она, бездонная Жизнь за окном в черноте ночи дает мне эту высочайшую свободу - а как распорядится этой свободой - это уже мое личное дело; и я выбираю остаться в темном углу и смотреть в окно...

И в тот час, когда часы приближаются к полуночи, и затихают все человеческие звуки, тогда начинает расти запредельное волшебное пространство, в котором поистине - все; и в то же время что в нем? Ничто. Только бесформенный экстаз ночи, экстаз согласия всего со всем. Как будто снова и снова все в мире на своем месте, и наши жизни - на своем, загадочном и непостижимом месте; Как будто весь мир - это ткань, в которую вплетены нитями, волокнами наши жизни, а все события и изменения - это та игра, в которую играет с нами сама Вселенная.

Такова "Йога Поглощения Разума в Далеких Огнях"...

Декабрь 1993 года.

«««