Claire Silent Hall

Copyright © Руслан Степанов, 1983 - 1988

«««
Чтобы привести себя в чувство, я сбежал в любимый тополиный лес. Было странное, никакое время года. Деревья стояли голые и неподвижные. От листьев, укрывших землю, остались лишь скелетики - сухие жилки до самых мельчайших. Протока покрылась тонкой ледяной пленкой. Водоросли застыли в своем вечном стремлении следовать за течением. Неба не было - лишь вата, такая однообразная, что невозможно уловить движение. Время исчезло - его нельзя было ощутить.
Из леса ушла жизнь. Вся материя осталась, а жизнь ушла. Внезапно нахлынувшая тоска заставила меня вспомнить каждую крупицу живого, населявшего этот островок. Я бросился на землю, стараясь согреть ее своим теплом, и лежал так долго, до тех пор, пока ледяная кромка не растаяла. И сразу вода покрылась мелкой, призрачно мелкой, леденящей сознание зыбью. Всем телом я ощутил какие-то слабые токи - токи земли, которые устанавливали связь с огромной животворной энергией всей планеты. Я ощутил себя частичкой леса, который непременно нужно оживить. Вся моя сила и разум, любовь и бесстрашие - для того, чтобы помочь хотя бы кому-нибудь нащупать и принять гармонию жизни.
Мое "Я" - призрак. Оно живо лишь тогда, когда есть жизнь вокруг и любовь во мне. Я - деталька, созданная создавать - создавать любовь и радость в большой, единой, вселенской Жизни. Живое состоит из настроений, и человек должен быть их творцом - творцом духа, которым пахнет время, которого нет ни во мне, ни в ком другом. Но он движет нами, когда мы вместе, и только он наполняет жизнь смыслом, способным не ускользать.

Ты приходил и раньше,
резал бредок сознания,
как очищает рану
в клинике злая нянька.

Ты приходил - и разом,
я лишь вздохну поглубже
и размочалю разум
в мозга кровавой луже, -

Ярче словесных истин,
крепче, чем спирт в стакане,
мысль о слепом артисте,
видящем, как все канет.

Вот ты явился снова.
Снова от страха млею,
но средь ушного звона
не пред тобой смелею,

А перед этой глупой,
выдохшейся житухой,
мелкой и неотступной,
душной, как запах тухлый.

Я перед ней смелею,
жалкую, презираю,
лишь одного не смея -
прятаться в хате с краю.

Верю в тебя, о Ужас,
веря в твою кончину.
Вижу, как разум, рушась,
бросит привет качиму.

Седой ковыль по степи пустынной
своим волнением бросает в дрожь.
Я должен видеть, как жизнь остынет,
обязан помнить, чем жил, что прожил.

Степная скатерть, как белый саван,
принять готова печаль и совесть
любовь и горе, любые боли,
любые стоны унять готова.

И все же снова дрожу от мысли,
что все основы грозят размыться,
что только пена на грани праха
осталась в стенах земного рая.

Я бросаюсь в прибрежный песок и смываю ржавчину. Убегающие волны уносят на гребнях губчатые клочья порошковой пены.
А вот и почерневшая монетка, которую волна, постепенно очищая, таскает за собой по кромке берега: вверх ... - вниз, ... вверх ... - вниз... Если ее не поднять, она изотрется вся.

.  .  .  .  .  .

5.   Х И Р О М А Н Т И Я

Песок - это скальный пепел.
Листва - деревянный снег.
Прокат...
Ты просмотришь в склепе
все то, что забыл во сне.

Песчинки несутся вьюгой,
колючие как стекло.
Ты больше не помнишь юность -
все стерлось, все перетекло.

Но иглами колет душу
застывшая в сердце кровь.
Обветренная клетушка
над снежным седым ковром
напомнит о старом замке
и полчищах обелисков...

Выхватываешь глазами
Прозрачные лики близких,
не в силах в мираж поверить,
не в силах и отпустить.

Ты снова стоишь в преддверии
осознанной пустоты.
Ты снова придешь молиться
к песчаному острию
беспомощным ясновидцем,
привидевшим свой приют.

И странная связка слов
твоими взойдет устами -
проронит в тебе тепло
какой-то великой тайны:

"Снегопад лепестков,
острова одиночества,
притяжение песков
и озноб в позвоночнике."

Время похрустывает в висках, мерно просачиваясь туда, где томится бездна. Исхлестанная ветром, будто изрубленная кожа, полоска песчаной косы лежит предо мной как на ладони.

Гадалка медленно ведет шершавым пальцем по линии Жизни. Она в подробностях описывает мое состояние, называет события, положившие штрихи на мировосприятие - события, о которых я уже успел забыть. Она пишет будущее вне дат и имен - но будущее рисуется как целостная картина - и я сам легко достраиваю то, что она не успевает досказать. "Мир бесконечно разнообразен - говорит она, - только от твоих свойств зависит, что ты найдешь в нем. Вот разбросаны камушки. Они случайны. Но форма выбранного тобой вполне закономерна."
Я дал гадалке почерневшую монетку. Та зачерпнула сырого песка - и машинально трет ее в шершавых пальцах. Год, другой, третий ... шепчет под свист ветра уже не о том, что мне предначертано - она просто рисует этот мир в своих необычных красках - так, как она его ощущает, как ей, всевидящей, представляется то, о чем мы стараемся не гадать. "Смотри, - говорит она, - вот море. Мы не видим ни начала его, ни конца. Оно - как бездна времени, в которой невозвратимо погребено и прошлое, и будущее. У тебя есть только вот эта песчаная полоска. Знай, что можно идти как тебе захочется, но только по песку. Можешь построить все что угодно, но только из песка. Постоянно помни, что можешь дойти только вон до того мыса, острие которого то погружается в воду, укрываясь пеной, то выходит на поверхность - и нельзя понять, где предел. Но ты знаешь, что он есть. Где-то там, где исчезают гребни, как сходят на нет рубчики в конце линии Жизни. Вот смотри: они внизу так же расходятся, как разбегаются на мысу волны, уже не образуя сплошной черты."
Колючая метель уносит в море слова и, кажется, задувает в грудь, проникая сквозь кожу. Меня так лихорадит, что я уже ничего не чувствую и не вижу.

Ноги вязнут в песке,
ноги вязнут в снегу.
Пусть иду налегке,
избежать не могу.

Задыхаясь шепчу,
на вершине экстаза
бормочу,
бормочу
эту странную фразу:

"Снегопад лепестков,
острова одиночества,
притяжение песков
и озноб в позвоночнике."

«««