Claire Silent Hall

Copyright © Пауль Молодчик

Так же, как не бывает дыма без огня, не существует и имен, которые бы ничего не именовали. Крикните: «халва!» и во рту станет слаще, нарочно придумайте какую-нибудь глупость, вроде сливового ворона, знатного токаря или врача-убийцы, - придет время, и эти демоны материализуются, и прибудут по вашу душу. Не зря Конфуций прежде всего призывал к исправлению имен, и не зря первейшее положение Библии гласит: «Вначале было слово». Но кто помнит про это сегодня? В этом смысле история жидких кристаллов - типичный предрассудок нашего просвещенного века. Всем известно, будто первооткрыватель жидких кристаллов - американец Эдиссон, синтезировавший их в 1937 году в свей Техасской лаборатории (точнее было бы сказать, в лаборатории которого они синтезировались). Усомнитесь в этом,- и вас почтут за невежду. А ведь Улугбек Райхан Беруни употребил этот термин не только до Эдиссона, но и задолго до открытия самой Америки! Между прочим, само словосочетание «жидкие кристаллы» тесно связано с одним из величайших подвигов ума, свершенных Улугбеком,- открытием так называемого Инстинкта Самосохранения Бытия. Подробнее говорить о нем, однако, не имеет смысла, так как несовершенство нашего сознания, ограниченного тремя измерениями в пространстве и лишь одним - во времени, никогда не позволит нам уразуметь его.

Восстановим же историческую справедливость хотя бы в малом, и расскажем правду об изобретении жидких кристаллов.

С раннего детства разум Улугбека был столь крепок, что даже доставлял своему обладателю неудобства: на холостом ходу гениальный мозг издавал раздражающий вой и в любом обществе заставлял Улугбека испытывать неловкое ощущение гиперкуба, окруженного квадратами. В течение некоторого времени он находил спасение в том, что загружал невостребованные мозговые ресурсы итерактивной задачей нахождения самого большого на свете числа, но довольно быстро дошел до бесконечности, и проблема осталась. Решение пришло само собой, и случилось это в вагоне метро, где Улугбек предавался привычным меланхолическим рассуждениям о том, насколько же непростая это задача, - поставить пред собой по-настоящему непростую задачу. Вдруг посреди скоростного и шумного перегона что-то зловеще загрохотало, и поезд остановился. Настала подземная и мрачная, много глубже гробовой, тишина. Глядевшие на грязный пол впервые встретились глазами, беседующие облегченно понизили голос, а читающие, явно переигрывая, пытались некоторое время показать, что происходящее их не касается. Произошла масса интересных для любопытствующего наблюдателя вещей, причем особенно занимательной была динамика их развития во времени, и когда прошло минут пять и поезд все-таки тронулся, Улугбек почувствовал невольную досаду. Вот, если бы причиной аварии был надежный и двусторонний обвал тоннеля... На шестой минуте тишина надавила бы на мозги этой маленькой девочке и она захныкала бы, и задергала бы своего отпускного вида отца за рукав, пока тот бы отмахивался и продолжал до поры до времени разглядывать настенную карту, хотя на самом-то деле карта ему будет уже совершенно без надобности. На седьмой минуте непредвиденная остановка сделается спасением для нескольких попарных знакомых, не могущих сыскать приемлемой темы для беседы и причиной невротического тика нескольких нетерпеливых владельцев наручных часов. Вот этот флегматичный пенсионер хрустнет артритным суставом, и, оперевшись на клюку, первым попробует через темное стекло и под невнятные междометия и трансорматорный зуд («...гм... ну и... что-то... как будто...») всмотреться в невнятное сплетение пыльных резиновых кишок, что вьются вдоль тоннельных внутренностей. После раскопок взглядам потрясенных метростроевцев предстанут кабели, изоляция которых по всей длине будет обглодана человеческими зубами. Все они в меру своих душевных сил будут ощущать, что за кошмар произошел в этом склепе, иллюминированном лампами дневного света. И лишь Улугбек будет знать о нем.

Вляние Улугбека на историческое и духовное развитие человечества после этого случая нисколько не уменшилось. Как свидетельствуют биографы, на той неделе Улугбек:

- Поспорив с американским президендом на Аляску, обыграл по телефону в нарды суперкомпьютер CRAY;
- В частной беседе убедил мастера Леонардо в преимуществе узбекского обычая писать справа налево;
- Подписал открытое воззвание древнеузбекских ученых о протесте против использования их имен в качестве мерных единиц в физике (текст гласил: «...и пусть Ватт не возражает против самоуравнивания с двухсотой долей тупой лошадиной силы, а Паскаль согласен размениваться в коллективном сознании на два ржавых велосипедных насоса, - это их дело. Но Улугбек Райхан Беруни считает подобное обращение со своим гордым именем бесчестьем для себя и оскорблением для своих предков.» С тех самых пор все величины и называются именами западных убогих материалистов);
- Основал психоанализ (случилось это так: просматривая «Экспресс-Объяву», он обратил внимание на рубрики «Он ищет Ее», «Она ищет Его», «Он ищет Его», «Она ищет Ее»... «Какая же рубрика больше всего подошла бы для меня?», подумал Беруни и записал в своей рабочей тетради: «Я ищет Оно»).

- Написал гениальную трагедию «Слуга трех господ», все экземпляры которой, к сожалению, погибли во время пожара в Александрийской библиотеке, но фабула которой дошла до нас в двух сильно упрощенных вариантах - водевиле «Слуга двух господ» и православном догмате о Св. Троице.
Между тем, все это время перед его внутренним взором одна за другой проходили картины подземной жизни - мрачные, поучительные, завораживающие. Как похорошели испуганные лица девушек, когда грохот, произведенный внезапно повалившимся в соседнем вагоне эпилептиком, был принят ими за желанный шум отправления! Сколь выразительна была на следующий день паника базарных бабок, вызванная появлением подловатого вида продразверсточников, пытающихся силком уравнять запасы сьестного! Как прекрасна была решимость и твердость духа отпускного папаши, тщетно пытавшегося к концу первой недели продолбить бетонную стену рукоятью экстренного торможения, к концу второй - защитить свое чадо от растлителей, а к концу третей - от каннибалов! Многих Улугбеку удалось укрепить духовно в это смутное время, многим он помог достойно встретить свой последний час. Улугбек до того полюбил своих товарищей по несчастью, что некоторое время даже всерьез подумывал о том, не прислать ли к ним бригаду проходчиков- спасателей, или хотя бы организовать для этого в своем сознании еще одно, третье ответвление в форме счастливого конца, но предпочел не идти против принципа Оккама.

С тех пор перед несокрушимым сознанием Беруни стала задача беспрецедентной сложности - использовать свой дар предвидения, основанный на здравом смысле и жизненном опыте, для того, чтобы умножая множить свое существование. Чтобы испытать силу своей вновь приобретенной власти, он, для начала, привил своему сознанию жизни двадцати глав ключевых правительств (это оказалось несложно,- так на породистой груше прививаются побеги дички), вскоре после чего границы были упразднены, а благодарное человечество объединилось в общепланетарном и потому безымянном государстве всеобщего равенства и благоденствия. Государственным языком межнационального общения в нем стал протоиндийский, а первой статьей конституции - клятва Гиппократа.

Семейная жизнь Улугбека, отказавшегося от положенного ему по наследству гарема, его любовь к своей Фатиме и сыну, стали сегодня хрестоматийным примером супружеской верности до гробовой доски. Но на деле это - не более чем один из множества мифов, связанных с именем гения. Жизнь реального Беруни, убежденного противника полигамии и полипедии, была богаче наслаждениями, чем полуживотное существование любого одуревшего от похоти раджи. Все красавицы мира были его подругами, но он предпочитал не распылять свои чувства и посему для каждой из них отпускал особую ветвь в пышной кроне своего сознания. О, эти нежные побеги! Многие из них были совсем крохотными, но некоторые - длиною в жизнь, а то и в несколько (это когда он поочередно вступал в любовные связи). Лишь однажды, будучи в Лувре и поддавшись влиянию парижской атмосферы всеобщей чувственности и легкомыслия, он поступился своими матримониальными убеждениями, вступив в групповой брак с тремя роденовскими грациями.

Было бы занятно подсчитать, сколько же лет прожил Улугбек, с учетом всех этих ответвлений. Мафусаил в сравнении с таким долголетием, должно быть, представился бы тогда достойным сожаления мертворожденным младенцем! Случалось ему и умирать. Многие просили его, как единственного смертного обладателя сокровенных знаний о загробном мире (если не считать легендарных Энея и Данте), поделиться своими сведениями на этот счет. Глядя прямо в глаза собеседнику (одна впечатлительная дама рассказывала потом, будто явственно ощущала при этом запах серы), Улугбек безошибочно определял подоплеку вопроса и уходил от ответа,- дабы не давать ложных надежд радующимся и не лишать последних надежд скорбящих.

Попробуйте представить себе сапера или хирурга, наделенного правом на сколько угодно ошибок, вообразите селекционера, имеющего в запасе вечность для своих экспериментов. Колоссальный опыт, обретенный Улугбеком, позволил совеpшить ему много удивительных открытий. Но не станем злоупотреблять терпением любознательного читателя и поведаем же ему наконец, при каких обстоятельствах был открыт Инстинкт Самосохранения Бытия, а заодно и жидкие кристаллы.

Случилось это в ничем не примечательном кинотеатре во время показа «Андрея Рублева». Фильм очень тронул Улугбека, особенно понравились ему азиатские мотивы в церквах, выстроенных бригадой искусников под Рублевским началом. Улугбек был так огорчен, когда их всех ослепили, что решил немедленно организовать новое ответвление в своем сознании для того, чтобы, сохранив зодчим зрение, посмотреть, чего бы они еще такого воздвигли при новом повороте событий. Он перевесил указатели, дабы оградить своих подзащитных от встречи со злыми опричниками. Тогда те заблудились, зашли в можжевеловые кусты и ненароком повыкалывали себе глаза колючками. Раздраженный Улугбек силой своего воображения перенес их в свое гуманное время, где давно уже нет ни опричников ни можжевельника. Тогда искусники, привыкшие в российской глухомани к душевному трепету перед всяким скупым проявлением творческого начала, будь то колокол с вензелями или резные наличники, принялись безудернжно восторгаться высотными минаретами, трамваями и трамвайными билетами, канализационными люками, грязными обоями, они даже падали на колени перед хитроумными узорами на разбросанных вокруг заблеванного мусорного бака бумажках от жвачек и презервативов! Вскоре все они лишились сознания от нервного истощения, причем даже в бреду лепетали: «Лепота!... Лепота!...», а как только очнулись,- единодушно повыкалывали себе глаза, чтобы не видеть всего этого. Пуще прежнего раздосадовался Улугбек, и поместил зодчих на специальный околоземный спутник строгого режима, внутренности которого обил серым и мягким материалом, и лично проследил за тем, чтобы не было на борту ни колющих, ни режущих инструментов. Тут все они вдруг ослепли сами собой, безо всякой видимой причины.

Вот тогда-то потрясенный Улугбек и воскликнул: «ЖИДКИЕ КРИСТАЛЛЫ!».